Университетская автономия. В статусе автономного учреждения

В газете “Ведомости” вышла статья Андрея Волкова и Дары Мельник о децентрализации высшего образования.

Общественное недовольство качеством высшего образования обычно сфокусировано на неадекватном содержании лекций и семинаров, устаревшей материальной инфраструктуре и отсутствии всякой связи между последующей карьерой и усилиями, затраченными на получение хороших оценок. Оно подразумевает, что кто-то где-то в центре (например, министерство) должен обо всем этом подумать и позаботиться.

Все прямо наоборот. Чтобы образование стало хорошим и интересным, оно не может быть исключительно предметом прямой заботы централизованной власти, а должно стать предметом заботы самих университетов. В этом смысле необходимо завершить переход от советского вуза как формы подготовки персонала для отраслевого министерства к университету как рискующей на рынке репутации автономной организации.

Проблема автономности высших учебных заведений не нова. Ей почти тысяча лет – от момента появления европейских университетов Болоньи, Саламанки и Парижа. Тогда же начались дискуссия и борьба за автономию, которые ведутся до сих пор.

Сегодня лучшие университеты в англосаксонском мире, занимающие топовые места в международных рейтингах, практически полностью автономны от государства или региональной власти. Гарвард не нуждается в разрешении Вашингтона или штата Массачусетс, чтобы сформировать свою траекторию развития на следующее десятилетие, а канцлер Оксфорда больше озабочен сохранением статуса своего вуза в глазах абитуриентов, выпускников и международного академического сообщества, чем министерства образования Великобритании. Даже несмотря на эти свободы, они продолжают отстаивать свою автономию. Ситуация в странах континентальной Европы намного сложнее. Европейские университеты институционально отстают от англосаксонских в среднем на 30 лет. Общий тренд – на увеличение самостоятельности в принятии решений и собственной ответственности за риск.

Еще более неоднородна ситуация в университетах растущего образовательного континента (Азиатско-Тихоокеанский регион). Снаружи кажется, например, что китайская система высшего образования активно развивается и улучшается – об этом, казалось бы, говорит рост количества студентов в высших учебных заведениях и количества научных публикаций. Однако есть ряд признаков кризиса. Самые значимые из них – растущий отток интеллекта и падение индекса цитируемости, указывающие на то, что среда плохо поддерживает развитие талантов и интересные инновативные исследования. Исторически у китайских университетов не было никакой автономии: система копировала высшее образование СССР. Большинством университетов до сих пор дуально управляют партия и академическое сообщество. В 1990-х правительство стало ослаблять контроль, но ограниченно, в русле политики «пекинского консенсуса»: постепенные реформы, инновации на местах, а не сразу по всей системе. Но все знают, что в любой момент гайки могут закрутить. Следствие? Университеты больше заинтересованы в соответствии формальным требованиям министерства, чем в оптимальном для них курсе развития и научных прорывах. Проблема здесь не столько в отсутствии формальной автономии, сколько в том, что самостоятельность университета не является генетической ценностью.

В 300-летней истории российских университетов, начиная с создания Московского и Санкт-Петербургского в начале XVIII в., с автономией были большие «качели». Изначально организационный дизайн заимствовался у немецких университетов, которые к этому времени накопили столетия опыта отстаивания самостоятельности, и потому первые уставы российских университетов содержали смелый уровень автономности (по сравнению с большинством общественных институтов имперской государственности), что и было зафиксировано в университетском уставе 1804 г. Через 30 лет Николай I значительно понизил права университетов. Затем Александр II в программе послаблений и реформ фактически восстановил исходный уровень самостоятельности начала XIX в.

Молодая советская власть, перекраивая социальное устройство, лишила университеты всякой автономности и стала регулировать даже предметное содержание, а не только, например, присвоение степеней и вопросы финансирования. В 1930-е большинство университетов СССР были разобраны на отдельные институты в ведомственной логике – так возникли медицинские, педагогические, сельскохозяйственные вузы. Тут вопрос об автономности был уже неуместен. Кого, чему, как учить – все эти полномочия были изъяты из компетенции вузов.

Холодная война и гонка вооружений заставили пересмотреть вопросы подготовки современных кадров в области науки и технологий. Появление в 1950-х целой группы вузов с расширенными правами в определении содержания образования было вынужденным отступлением от тотального регулирования. Ярким примером является московский Физтех со своим особым дизайном образовательной логистики и индивидуальных траекторий студентов.

Следующий период можно условно назвать «брошенными девяностыми». В хаосе распада СССР университеты, как и многие общественные инфраструктуры, оказались сами по себе. К этому никто не был готов. Так же как и у китайских, у советских вузов никогда не было не то чтобы реальной автономии, но даже понимания, что с ней гипотетически можно было бы делать. Один из эффектов нежданной свободы реализовался в скачке количества получающих высшее образование с 17 до 60%. Вместе с массовой потерей молодых исследователей и преподавателей (ушедших в другие сферы деятельности или эмиграцию) это создало драматичные эффекты для качества образования.

Ситуация стала меняться в 2000-х, когда в обмен на выполнение определенных условий университетам были выделены значительные ресурсы и присвоены новые статусы. Появились федеральные, национально-исследовательские и опорные университеты, а также элитная группа университетов программы 5-100, заключивших контракт с государством на новые обязательства и тем самым на ограничение своих свобод. Параллельно произошло сжатие сектора, значительно дискредитировавшего сам смысл университета.

Сейчас, пройдя этот длинный путь взлетов и падений самостоятельности, российское высшее образование опять стоит перед выбором: курс на реальную автономию и международную конкурентоспособность или ход к утопическому режиму тотального контроля, при котором университеты существуют как подразделения министерства. Тем временем по средним показателям уровень университетской автономии в мире растет – правительства разных государств осознают, что это инструмент повышения конкурентоспособности университетов.

Здесь нужно обратиться к тому, что стоит за понятием автономии университетов. С одной стороны, это возможность университета как организации самостоятельно определять траекторию своего развития, формировать видение себя и своего влияния на мир. С другой – это академическая свобода, т. е. те самые принципы свободы преподавания и свободы исследований, на которых был построен гумбольдтовский университет в XIX в. и которые стоят в основе современного исследовательского университета. Наконец, в третьих, автономия университета имеет еще одну грань, о которой обычно говорят меньше. Это свобода студента выстраивать свою траекторию обучения (выбор университета, предметов, преподавателей), обеспечивающая полноценное развитие личности.

Для университетов автономия не значит, что им позволено делать все, что они пожелают. За свободу они платят ответственностью за свои решения перед обществом, профессурой, студентами и выпускниками. Если университет берет на себя ответственность за свои цели и действия, исследователь сам определяет тематику и ход своей работы, а студент – порядок своего обучения, им уже не с руки винить систему.

Ответственность означает и способность, и необходимость держать открытый ответ перед студентами, преподавателями, партнерами и обществом в широком смысле. Это, в свою очередь, требует публичности целей и результатов их достижения. Так понимаемая публичность зафиксирована англоязычным термином accountability, т. е. буквально – «подотчетность», но в нашем пространстве, где университеты перегружены разнообразной отчетностью, призывать их к дополнительной подотчетности было бы неразумно.

Девяностые с их массовым возникновением псевдоуниверситетов научили нас бояться, что на повышенную автономию университеты могут среагировать резким падением качества. Для многих университетских систем автономия и публичность традиционно находятся на разных полюсах. При этом выиграть в обе игры нельзя. Высокая автономия и нулевая публичность в этой картине мира значат злоупотребление доверием общества. Низкая автономия и высокая подотчетность непременно приводят к имитации. Однако такая шкала – не единственный возможный вариант, а продукт устаревших представлений о взаимоотношениях правительства и высших учебных заведений.

Университеты могут одновременно обладать высоким уровнем автономии и демонстрировать высокий уровень публичности. Без автономии имеем то, что имеем: отсутствие стратегического мышления и формальные миссии. Сюда можно добавить низкий статус университетов в обществе – если университет не воспринимает себя всерьез, почему это должны делать другие? Низкий статус исследований и скучное образование усугубляется закрытостью университетов друг от друга. Администрации слишком заняты вопросами отчетности и соответствия нормативам, а не своей образовательной, исследовательской и инновационной политикой.

С другой стороны, совсем без регулирования система высшего образования может войти в состояние энтропии. Например, проект 5-100 уже четыре года работает как вектор развития, сначала установив, а теперь удерживая рамку международной конкурентоспособности.

Что же можно сделать, чтобы и автономность, и публичность стали ядерными принципами российского университета?

Университеты должны иметь право самостоятельно создавать и модифицировать свои учебные планы, выбирать язык преподавания, определять плату за обучение и свои требования к абитуриентам.

С точки зрения финансов ситуация сейчас критична. У российских вузов в основном операционный бюджет – вместе с деньгами приходят указания, на что и когда их тратить. Жесткий контроль трат не позволяет открыться длинному горизонту планирования, поскольку университеты не могут делать инвестиции и хеджировать свои риски. Здесь об инновативном и трансформационном развитии не может быть и речи – необходим переход к блочному финансированию на длительный срок. Сами же университеты должны направить свои усилия на диверсификацию источников финансирования. Хотя российские университеты за последние 15 лет научились формировать порядка 50% бюджета из негосударственных источников, усилиями министров Фурсенко и Ливанова был значительно увеличен объем государственного финансирования ведущих вузов. При всей необходимости повышенного финансирования эта зависимость от единственного источника денег снижает самостоятельность.

Историческая форма управления, при которой не нужно все решения спускать из одного центра, состоит в том, что функция принятия стратегии делегирована совету директоров, который у нас существует в форме наблюдательного совета. К сожалению, и закон, и складывающаяся практика наблюдательных советов сводит их к аудиторскому органу, в основном одобряющему имущественные и правовые сделки. Предназначение же настоящего наблюдательного совета – гарантия следования университетом своей миссии и ядерным принципам. Чтобы это было возможным, наблюдательные советы должны нести ответственность за подбор, назначение и увольнение лидера университета – ректора, канцлера, CEO, президента (в зависимости от конкретного управленческого дизайна).

Почти 800 лет в европейском мире университет решал светские задачи церкви. Начиная с XVIII в. – национальных государств. Последние 30 лет он больше воспринимается как корпоративно-рыночный институт. Но для того чтобы стать передовым общественным институтом, формирующим будущее, университет должен быть автономным в определении своей деятельности и одновременно публичным в открытости своих замыслов и достижений. Это более чем актуально и для нашей страны.

Оригинал публикации на сайте газеты «Ведомости» .

23 декабря прошлого года подписано постановление Правительства России №1109, согласно которому Высшая школа экономики стала автономным учреждением. О том, какие новые возможности и новые обязательства появляются в связи с этим у Вышки, рассказывает проректор ГУ-ВШЭ Борис Рудник.

- Борис Львович, что означает переход в статус ?

Это означает, что Вышка изменила свой тип как федеральное учреждение: с бюджетного на автономное. При этом наш университет остается государственным учреждением. Хочу заметить, что этим же постановлением утвержден новый устав университета, и теперь полное официальное название Вышки - федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Национальный исследовательский университет "Высшая школа экономики"».

Теперь о типах государственных учреждений. Главное отличие между двумя названными типами учреждений в степени их свободы в расходовании финансовых средств. Будучи бюджетным учреждением, Вышка финансировалась по смете и использовала свои средства в соответствии с этой сметой: столько-то должно быть израсходовано на заработную плату, столько-то - на оплату коммунальных услуг, столько-то - на оплату услуг связи и так далее. Переброска средств из одной расходной статьи в другую строго ограничивалась учредителем. Автономное же учреждение получает средства единой суммой - субсидией - и самостоятельно в соответствии с разработанным финансовым планом их расходует. То есть сам университет, как в нашем случае, планирует использование своих денег, как заработанных, так и полученных из бюджета, без вмешательства учредителя, без сметы расходов.

- Какие еще преимущества дает статус автономного учреждения кроме финансовой самостоятельности?

Законы, установившие типы государственных и муниципальных учреждений, носят экономический характер. Основной их предмет - вопросы экономической самостоятельности, продвижения в этом направлении. Наряду с большими правами автономного учреждения по расходованию финансов отмечу также еще такие наиболее важные права, как право размещать свои деньги на счетах в банках, а не на счетах федерального казначейства, право автономного учреждения создавать другие, в том числе коммерческие, организации, право привлекать кредиты, переносить расходование средств, полученных из бюджета на выполнение государственного задания, на следующий год. То есть автономному учреждению не нужно в конце года лихорадочно «распихивать» остатки таких средств, как это нередко случается сегодня, чтобы они не ушли обратно в бюджет.

Еще одна важная особенность автономного учреждения - право не руководствоваться в своей закупочной деятельности пресловутым законом № 94-ФЗ. Это не означает, что в такой деятельности наступит хаос. Готовясь к переходу в новый статус, наш университет разработал собственное положение о закупках. Недавно оно одобрено Ученым советом. Это положение достаточно полно регламентирует закупочную деятельность Вышки, обеспечивает ее прозрачность и на основе конкуренции поставщиков - эффективность. Вместе с тем в отличие от закона № 94-ФЗ оно учитывает специфику таких особо значимых для университета закупок, как закупки научно-технической продукции и консалтинговых услуг.

Высшая школа экономики по многим вопросам была и остается экспериментальной площадкой. Означает ли переход в автономное учреждение своего рода обкатку новшеств в законодательстве?

Так и есть. Получить статус автономного учреждения - это еще половина дела. Теперь надо принятое правительством постановление реализовать. Многое предстоит изменить в деятельности университета. Изменения коснутся всех его основных «блоков»: учебного, научного, финансового, административного и хозяйственного. Сейчас завершается подготовка соответствующего плана нашей работы. Он включает около 40 позиций, большинство из которых не носят чисто формального характера, связанного, например, с изменением названия университета. Естественно, хотелось бы опереться на имеющийся опыт, посмотреть, что и как делали другие. Но по большинству вопросов мы являемся первопроходцами. Думаю, что многие наши решения (не только положение о закупках), будут носить модельный характер и помогут коллегам из других вузов.

- И каковы границы «переходного периода»?

Они законодательством не установлены. Но мы, разумеется, планируем завершить все переходные процедуры в максимально короткие сроки, чтобы уже в первом полугодии воспользоваться преимуществами нового статуса.

- Что еще даст Высшей школе экономики такой переход?

Главное, как я уже говорил, - большую экономическую самостоятельность. И она особенно необходима нашему университету. Вышка постоянно развивается, вводит новации в содержание и организацию образовательно-научной деятельности, что, естественно, должно находить отражение в ее финансовом плане. Понятно, что в такой ситуации проще принимать финансовые решения самостоятельно, чем доказывать учредителю, почему нам необходима именно такая структура затрат, существенно отличающаяся от структуры затрат многих российских университетов. Вообще, широкие права в области образовательно-научной и экономической деятельности - вещи взаимосвязанные. Одно без другого не может быть реализовано в полной мере.

- Появление новых возможностей подразумевает и новые обязательства…

Это очень важный вопрос. Одна из главных обязанностей автономного учреждения - обеспечить прозрачность, открытость своей деятельности для общественности. Вышка и без этого всегда демонстрировала открытость. Например, на нашем сайте уже многие годы публикуется финансовый план, чего я не видел на сайтах других вузов. Тем не менее, для выполнения требований законодательства необходимы будут дополнительные шаги в этой области. Потребуется ежегодно публиковать в средствах массовой информации отчет о деятельности университета и об использовании его имущества. Должен быть также сформирован наблюдательный совет Вышки, через который в той или иной форме будут проходить все ключевые вопросы функционирования и развития университета и в состав которого войдут представители общественности.

Андрей Щербаков, Новостная служба портала ГУ-ВШЭ

АВТОНОМИЯ УНИВЕРСИТЕТОВ - определенная степень самостоятельности вузов в вопросах их жизнедеятельности. Одним из первых добился относительной самостоятельности от центральных и городских властей Болонский университет (Италия), в 1158 году получивший соответствующую хартию от императора Фридриха I Барбароссы. В целом средневековые университеты являлись корпорациями и обладали административной автономией, своей юрисдикцией и уставами, строго регламентировавшими их жизнь. Кроме того, периодически в разных странах происходило сужение университетской автономии. В частности, Франция представляет тип страны, где университеты в большей мере находились под государственно-административным контролем. В США первый независимый от влияния центра университет (Виргинский) появился только в 1819 году.

В России первым опытом автономии университетов оказался Устав Московского университета 1804 года. Ставший образцом для других университетских уставов, он предусматривал внутреннюю автономию, выборность ректора с последующим утверждением, конкурсное избрание деканов и профессоров, особые права советов факультетов в формировании учебных планов. Университеты получили право создавать научные общества и библиотеки, заводить свои типографии и печатать научные труды. Хотя ректор подчинялся попечителю учебного округа, осуществлявшему контроль за всеми вверенными ему учебными заведениями, профессоры университета призваны были курировать гимназии входящих в округ губернских городов, принимать участие в разработке учебных и методических вопросов, контролировать деятельность директоров и преподавателей гимназий. Однако начиная с 1817 года наметился откат системы образования на консервативные позиции. Первым признаком реакции стало преобразование Министерства народного просвещения в Министерство духовных дел и народного просвещения во главе с бывшим обер-прокурором Синода князем А. Н. Голицыным. Стараниями новоиспеченного министра и попечителей учебных округов были «разгромлены» сначала Казанский, а затем Петербургский и Харьковский университеты, лишенные многих академических свобод. В 1819 году назначенный попечителем Казанского учебного округа симбирский губернатор Л. М. Магницкий уволил 11 «неблагонадежных» профессоров Казанского университета и навязал ректору инструкцию о преподавании всех наук в духе Евангелия. Следующей жертвой стал преобразованный в 1819 году из Главного педагогического института Петербургский университет, на который в 1821 году была распространена инструкция Магницкого. Кампанию по «очищению» университета возглавил попечитель С.-Петербургского учебного округа Д. П. Рунич.

При Николае I перестройка системы образования была завершена «Положением об учебных округах» и «Общим уставом императорских российских университетов» (1835). В университетах и других вузах была отменена выборность ректоров, деканов и профессоров - они теперь назначались Министерством народного просвещения или попечителем учебного округа. Для всех факультетов обязательными предметами стали богословие, церковная история и церковное право. Из учебных планов была исключена философия, а чтение курсов логики и психологии было возложено на профессоров богословия. Университеты, по новому Уставу полностью подчиненные попечителю учебного округа, в значительной степени сокращали свою научную деятельность и фактически превращались из научно-учебных заведений в учебные. Также они лишались научно-методических и учебно-административных функций по отношению к низшим и средним школам возглавляемых ими округов. Отныне все учебные заведения округа находились под жестким надзором попечителя, назначаемого министром просвещения.

В 1863 году был принят новый университетский Устав, возвративший университетам автономию, давший большие права советам, разрешивший открытие научных обществ и даже позволивший университетам выпускать с собственной цензурой научные и учебные издания. Ректоры и деканы вновь стали выборными, профессоров стали опять посылать за границу. Были восстановлены кафедры философии и государственного права, отменены ограничения на прием студентов. Согласно Уставу 1863 года университеты рассматривались не только как вузы, но и как носители науки и просвещения. Расширился объем университетского образования, появилась научная специализация, вводились новые научные дисциплины. Следствием университетской реформы стало создание научных обществ, оказавших огромное влияние на развитие русской науки.

Однако в царствование Александра III обозначился поворот в сторону ликвидации автономных прав университетов. Новый университетский Устав 1884 года не только ликвидировал университетский суд и повысил роль попечителя учебного округа, но и вернул практику назначения ректоров, деканов и профессоров Министерством просвещения. Принятие Устава способствовало изгнанию из стен университетов политически неблагонадежных, хотя и с мировым именем, ученых: М. М. Ковалевского, С. А. Муромцева, В. И. Семевского, Ф. Ф. Эрисмана и др. В феврале - марте 1899 года студенчество в ответ на нападение полиции на шествие в Петербурге впервые прибегло к всероссийской забастовке. В ответ на это циркуляром от 21 июня 1899 года предписывалось введение в учебный процесс практических занятий, а также открытие научных и культуртрегерских кружков. Введение корпоративных объединений стало уступкой студенчеству, а на профессоров и преподавателей «ограниченная автономия» возлагала часть надзорных функций. Возросла и численность академической полиции - инспекторов и педелей (надзирателей).

Следующим шагом по пути введения «ограниченной автономии» стали «Временные правила организации студенческих учреждений в высших учебных заведениях», изданные 22 декабря 1901 года, согласно которым в университетах вводилось студенческое самоуправление в лице курсовых старост и общеуниверситетского старостата. Отказ от принципа «отдаленных посетителей» способствовал созданию студенческих кружков для занятий наукой, литературой и спортом, столовых и библиотек, касс взаимопомощи и попечительств для приискания дополнительных заработков. Впрочем, каждый элемент этой схемы контролировался должностным лицом, преимущественно из профессоров, наделенным широкими полномочиями. Неограниченными полномочиями вмешательства в студенческие дела пользовался ректор. Высшая школа в очередной раз добилась автономии в 1905 году, однако на практике она постоянно нарушалась. Например, в 1911 году в знак протеста против нарушения автономии Московский университет покинули свыше 100 профессоров и преподавателей. В таком виде университетская автономия продержалась до прихода к власти большевиков.

И. Б. Орлов.

Российская историческая энциклопедия. Т. 1. М., 2015, с. 117-119.

Литература:

Вишленкова Е. Профессор Казанского университета: проблема идентичности // Историк среди историков. Сборник воспоминаний и статей. Казань, 2001. С. 85–94; Иванов А. Е. Университетская политика царского правительства накануне революции 1905–1907 годов // Отечественная история. 1995. № 6. С. 93–104; Леонтьев А. А. История образования в России от Древней Руси до конца ХХ в. // Русский язык. 2001. № 33, 34; Суворов Н. Средневековые университеты, М., 1898; Яковкина Н. И. История русской культуры: первая половина XIX века. Лекции. СПб., 1998. С. 14–17, 30–34.

История термина

Изначально автономией в эпоху античности - называлось даруемое греческим полисам Древним Римом , право жить по своим законам, но под контролем римской администрации. В целом автономия была лишь более узкой частью права на самоуправление даровавшееся Римом под названием «Элефтерия».

Философия

В философии автономия - принцип самостоятельности бытия, направляемого собственным разумом и совестью (Кант); способность личности как морального субъекта к самоопределению на основе собственного законодательства. Противоположна гетерономии субъекта - то есть принятию норм поведения «извне» - без обоснования их необходимости собственным мышлением .

Необходимость автономии была осознана ещё в греческой философии Демокритом и Сократом . Как всеобщий принцип поведения автономия провозглашена Лютером , выступавшим против авторитаризма римско-католической церкви. Проблема автономии была этически осмыслена Шефтсбери , Хатчесоном , а в теоретически последовательной форме Кантом (автономная этика).

Моральная автономия позволяет, сохраняя человеческое достоинство и добродетель, быть свободным от произвольности социальных установлений, диктата власти, моды, мнения других и не терять самообладания перед лицом жизненных трудностей и опасностей.

Психология

Парный термин автономии-гетерономии в психологии и детском психоанализе был введён Жаном Пиаже для разграничения между гетерономией детей и автономией взрослых. По механике действия он основан на контрасте между инфантильной зависимостью и несамостоятельностью детей с одной стороны, и видимой независимостью (или стремлением к независимости) взрослых. Одновременно Пиаже указал на теснейшую взаимосвязь и взаимоперетекание автономии и гетерономии. Например, невротическая зависимость (гетерономия) - указывает на болезненное состояние, при котором взрослый человек, который (по внутренней ренте) должен быть автономным, при этом чувствует себя - гетерономным, то есть зависимым.